Не успел недавно бедный каор выпить за упокой безвременно почившего в волчьих зубах ребенка, как и Брокк расклеился. Вообще, им с Хидейком положено было идти на встречу с Карлом и Леморой, но так как дождь все время приводит детектива в философское настроение, он не преминул начать главу с крайне печальной истории. Честное слово, больше не буду. Двух подобных воспоминаний на роман и то много. Но уже не выкинешь, человек же переживал. Зато приоткрылась еще одна деталь мира Архипелага - теперь мы знаем, как на Материке появились любовные романы :)
Кстати, просек еще одну фишку, о которой часто говорят писатели. Кафе. Когда вокруг никого знакомого, а рядом еда и кофе, вдохновение нарабатывается со страшной силой и действительно складываются неплохие предложения. Обычно я в тетрадь записываю не полностью сцены, а тезисы и наброски, чтобы позже, когда вдохновения будет поменьше или (даст Бог, скоро) сюжет завершится и обретет ясные очертания, перенести его в компьютер. А в кафешках обычно сразу идет поток сознания, оформляющийся в готовый продукт. Конечно, при переносе на компьютер и он примет слегка другую форму, но все же это уже довольно близко к чистовику.
Моя скромная библиотека помещалась в единственном чемодане, ныне сокрытом в недрах хидейковых хором. Была в ней пара любовных романов, и, скажу честно, моей вины в том нет. К некоторому собственному удивлению, однажды я их даже прочел, не преминув предварительно выразить возмущенное "фи" некой вертлявой особе, которая однажды утром навязчиво забыла эти, с позволения сказать, книги на моем письменном столе.
Помнится, в тот вечер я, от нечего делать, размышлял о причинах, побудивших мироздание породить подобную чушь, и вдруг понял: если мужчины полтора века строят новый мир на развалинах старого, а потом еще столько же рвут недострой на части, жадно стараясь урвать побольше и устроиться помягче, времени на высокие чувства к спутницам жизни у них хватает едва ли.
Конечно, едва книжные лавки осмелились приткнуть в уголках витрин напечатанные на плохой бумаге пухлые тетрадки с интригующей пометкой "В поисках страсти" над громкими заголовками, как изголодавшиеся по сильным чувствам женщины не иначе, как по наитию, расхватали весь тираж. Непривычная манера изложения настолько впечатлила высший свет двух столиц (до Альм-Реаля сие бедствие так и не дошло), что по Материку прокатилась волна скандалов весьма пикантного характера. Уже через месяц Церковь и Хранитель обнаружили, что кое-кто воспринимает любовное чтиво, как руководство к действию. Весь жанр немедленно запретили именем Порядка, но чуть позже Хранитель дал слабину и его особым указом книги о "поисках страсти" оказались в библиотеках. Там строгие мастера и мистриссы с поджатыми губами и суровыми взглядами долго разглядывали просителя, решая, достиг ли он подходящего возраста. и ни в какую не желали верить молоденьким служанкам, что те пришли по господскому поручению, а сами ни-ни, что вы, вот еще глупости...
Но вернемся к сути наделавшей столько шума литературы. То есть, к ее содержанию, которое открылось мне однажды вечером.
Чтиво оказалось на удивление легким. В первой книге герои, - юные альвы, - влюблялись где-то в глубине миррионских лесов, среди покрытых дремучим лесом развалин, а во второй все случалось еще до Раскола, когда одушевленные были еще чисты и наивны. Похоже, антураж был для писателя неважен. В сущности, не было до него дела и читателю - то есть, мне. Лишь героев автор наделял жизнью, легкой рукой щедро разбрасывая вокруг них мертвые декорации, среди которых им предстояло искать обещанную страсть друг в друге, а найдя - упоенно ей предаваться.
Осилив обе книги за один вечер, я понял, что однажды, лежа на смертном одре и сожалея, что не могу задержаться на этом свете еще немного, я с ужасом вспомню, как провел несколько самых бессмысленных оборотов в своей жизни, и даже начну придумывать, сколько всего полезного мог бы за это время сотворить, но лишь наполню последние мгновения горечью и отчаянием.
Проще говоря, в книгах была пустота, крепко завернутая в громкие слова. Больше я и думать не хотел об этом безобразии, хотя в голове крепко засело по сцене из обеих книг, которые отличались лишь именами героев и расставленным по воображаемым сценам реквизитом.
В каждой из этих сцен герои плакали от избытка чувств и, замерев, смотрели друг на друга, омываемые струями проливного дождя. Как коренной житель Вимсберга, где с неба вечно что-то лило, я был крайне возмущен. Как можно плакать под дождем, не скрывая слез? Что лучше скроет влагу на щеках, чем омывающий их ливень? Как можно замереть и улыбаться, когда на голову и за шиворот тебе не течет, нет, но капает ледяная вода?
Я помню, как через несколько дней Алма, та самая вертлявая особа, случайно поскользнулась и попала под паромобиль. Так говорили в народе. А врагов - да и друзей ее - я не знал. И расследовать было нечего, да никто и не стремился. Но на похоронах я стоял у края толпы, чуть поодаль, и смотрел, как деревянный ящик сантиметр за сантиметром уходил под землю, покачиваясь на лениво скрипевших грубых веревках. А струи ливня, честное слово, отлично скрывали редкие слезы и бодрили, не позволяя совсем расклеиться.
С тех пор я так и не решился выбросить дурацкие книги, полные пустых и громких слов.
- Брокк? - выудил меня из омута воспоминаний голос Хидейка, - да слушаете ли вы?
- Виноват, задумался, слегка сконфузился я...
Комментариев нет:
Отправить комментарий