Редкий зверь: Tempus liberalis

камешки оказались куда антуражнее кубиков,
к тому же давали больший простор
при расстановке  действующих лиц

Ну что ж, полоса заказов истончилась и практически закончилась, и я, мучимый жаждой творчества, смог-таки, наконец, сесть за перенос текста из тетрадей в компьютер. Да-да, написание ужасающей и величественной последней сцены закончилось вскоре после отпуска -- в Абхазии я набрал разноцветных, обкатанных морем камешков, которые заменили более точные, но менее антуражные кости. Но в то же время, окунувшись в бездонный омут работы, я в бессильной злобе смотрел, как тают в глубинах памяти отрывки и эмоции, не в силах преодолеть путы времени и вынести творческие плоды на бумагу или на экран. И вот финал -- и новое рождение. 

Сразу после постановки последней точки
в последней сцене романа

Я хотел взяться за набор еще вчера, но так как по пятницам сдается первая половина верстки, а я продолжаю замещать еще и дизайнера, ни времени, ни сил не осталось, и все перенеслось на сегодня. Но более интересен другой момент. Еще в Тамбове, навещая маму, я попробовал взяться за набор, но там мне помешало два фактора - во-первых, непрерывно бубнящий в микрофон братец, который как раз в тот вечер пошел в рейд в WoW, а во-вторых - и это "во-вторых" вытекает из "во-первых" -- то, что в первой рукописной тетрадке тексты написаны не целиком, а тезисно. Например, разговор с больным Хидейком, с которого она начинается, целиком и полностью состоит из сухих и сжатых диалогов, которые я намеревался расширить и дополнить в процессе написания (естественно, сегодня я так и сделал, но не в тот день, когда советы и приказы доблестным оркам, тауренам и нежити так и лезли в мой мозг непрошенными гостями). И никакого вступления к этому диалогу не было, а написать его, естественно, было просто необходимо. В результате работа над романом вновь отодвинулась. Но не далее, как позавчера, сидя в ванной, я вдруг придумал... нет, даже, скорее, увидел, как же Брокк, договорившись с Карлом о дальнейших действиях, пришел к клиенту домой. Ну в самом деле, едва не погибший аристократ, лишившись семейного доктора -- да разве же останется он один, без присмотра? Ни в коем случае! Слуги в доме, которые хозяина уважают, непременно возьмут дело в свои надежные, бескомпромиссные руки. И слово за слово...

Вступление к диалогу родилось мгновенно, без шуток. Я понял, что до утра оно не доживет - рабочий день был довольно напряженным, и очень хотелось спать. Именно поэтому я, едва выскочив из ванной, тут же схватился за тетрадку и, забыв о полной чашке чая, яростно перелил вдохновение на бумагу. 

Сегодня, когда я набирал этот текст, он во многом определил и характер дальнейшего диалога, раскрыть который получилось без особых проблем. Пожалуй, я приведу рожденный в ванной фрагмент полностью.

– Вы, мастер, как хотите, а только я вас все равно к господину Хидейку не пущу!

– Нет, это совершенно невозможно. Ну что ты заладил, не пущу, да не пущу?! Я на твоего господина, между прочим, тоже работаю, и если ты...

– Вы работаете, а мы служим! И уж чего-чего, а дело свое знаем! Не пущу и все. Как доктор-покойник сказал? Не беспокоить. А у вас на лбу написано – сейчас, мол, войду, и господина тревожить буду.

– Вот же ты бестолочь...

Перепалка длилась уже добрый сегмент. Пожилой слуга в алой ливрее готов был насмерть стоять за господский покой. Едва подтвердив, что Хидейк почти что сразу после моего ухода пришел в себя и уже второй день самостоятельно ест, старик перешел в решительную контратаку. Напор был столь силен, что мне оставалось только уйти или, заткнув рот совести, наплевать на почтение к сединам и применить силу. К моему глубочайшему расстройству, лакей был эггром, пусть и не из крупных.

– Арбас, ты чего шумишь? – Дверь за спиной старика вяло мотнулась на петлях. В проеме бледной тенью колыхался хозяин дома – тускло-салатовый с лица, с сизыми кляксами вокруг глаз. Впрочем, ноги Хидейка уверенно стояли на земле, по крайней мере, ниже щиколоток.

– Вы, господин, как хотите, – в запале завел было старик привычное, – а только...

– Что-о-о? – прошипел Хидейк, и перепуганный лакей моментально  осекся, – а ну-ка, пшел вон!

Эггра как ветром сдуло.

– Входите, мастер Брокк, – утомленно, но дружелюбно улыбнулся альв и тяжело заковылял первым.

Перешагнув порог, он тягучим, полуобморочным движением рухнул на диван бесформенным комом, почти что слившись с грудой скомканных несвежих одеял.

Я невольно поморщился– комнату, похоже, за эти дни едва проветривали. Вряд ли прислуга часто оставляла без внимания хозяйский ночной горшок, но при законопаченных наглухо окнах в воздухе повисало каждое мгновение их нерасторопности.

– Душновато у вас тут, – осторожно заметил я, стараясь дышать ртом.

– Не то слово, – угрюмо буркнул Хидейк, – но доктор сказал...

– Доктор, знаете ли, умер. Стоило ли принимать его последний совет, как завещание? Знаете, моя домовладелица как-то заявила, будто нет лучшего лекарства для больного, как воздух, даже если ты в Рыбацком квартале. Но вам-то до порта ой как далеко.

– И впрямь, – слабо ухмыльнулся альв, – пожалуй, житейская мудрость мне сейчас пригодится... Да и знаете, что? – внезапно воодушевился он, – вы совершенно правы. Уж лучше дышать Вимсбергом, чем собственным дерьмом. Брокк, а не будете ли вы так любезны...

– С удовольствием, – не покривив душой, я подошел к окну, с усилием отодвинул портьеру и радостно распахнул тяжелую оконную створку. Запахи сырости и надвигающейся ночи хлынули в комнату, быстро растворив духоту.

– Да, – довольно прохрипел с дивана Хидейк. Ввалившиеся глаза на заострившемся, как у покойника, лице блаженно жмурились.