– Ну что ж, задавайте ваши
вопросы, – милостиво разрешил Хидейк.
Я покрутил головой. Вокруг меня
густо цвела дизайнерская мысль, заполняя интерьер столь обильно, что
многострадальная голова вновь заныла, пытаясь вместить это многообразие. Впрочем,
эти отголоски былых страданий совершенно не мешали думать и воспринимать
действительность. Спина покоилась на мягком диване, под головой была подушка, а
от ступней до пояса кто-то прикрыл меня теплым клетчатым пледом. Зацепившись за
этот островок вкуса и уюта, я попытался связать его с остальным убранством широченной комнаты с непомерно высоким
потолком, но тщетно – он продолжал казаться порождением воспаленной фантазии спятившего
мастера по убранству. Все цвело золотом и пурпуром: тяжелые шторы толстого
сукна (последний писк миррионской моды), пузатые и кривоногие кресла, рамы
нескольких картин (подозреваю, что при случае в любую из них можно было бы
вставить мою съемную квартирку, но не наоборот), массивная неподвижная люстра с
едва заметной трубкой газопровода (основание каждой лампы, конечно же,
перехватывало широкое темно-желтое кольцо), двери (которых я из своего
неудобного положения насчитал не менее трех), книжные шкафы (длина которых
поражала уже сама по себе, а количество книг на полках вызвало бы конвульсии у
любого библиофила), столики темного дерева (кроме золотого тиснения и красной
бархатной обивки украшенные еще и затейливой резьбой) и их большой брат посреди
комнаты (предназначенный, очевидно, для трапез). Даже пластинки паркета, казалось,
были окантованы чем-то золотисто-красным, но всмотреться пристальнее не
получалось, да и не хотелось. Диван, на котором лежал я, стоял у стены. Рядом,
на крохотных стульчиках, чуждых в своей простоте, примостились двое – мой
клиент и незнакомый половинчик с покрытым древними шрамами, но заботливым и
участливым лицом. Синий пиджак и уставленная инвентарем блестящая тележка
выдавали в нем доктора раньше, чем стойкий запах медикаментов.