Долгая дорога к знаниям

На сей раз карту с планом поездки
должно быть видно всегда.

Да... Сложна ты, первая тетрадь, ой, сложна. Все, что написано во фрагменте ниже, -- это две трети того, что (и это только пока что) пришлось сотворить в начале тридцать тре... ой. четвертой, четвертой! главы, чтобы, наконец, добраться до написанного в тетради. Текст не обработан (и потому хорошо видно, что писался он далеко заполночь), но признаюсь честно -- я специально немного затянул описание поездки Брокка от дома Хидейка до ВМУ, чтобы еще чуть-чуть детальнее нарисовать читателю декорации, в которых происходит действие романа. Так что длина его после редактуры не изменится. Три улицы Вимсберга и бесплодные попытки поразмыслить... Где-то в процессе я понял, как будет называться глава:

ГЛАВА 34,

в которой я долго еду в Университет

и все время жалею об этом

Но ведь действительно так. Конечно, Брокк жалеет не вслух, но ему, как и мне, не нравится происходящее. Но если я хотя бы мог использовать эту дурацкую главу, чтобы лучше описать Архипелаг в целом и Вимсберг в частности, то у бедяги-детектива есть лишь одна возможность уйти от скуки, которой он ближе к концу фрагмента все-таки воспользуется. А читатель

Взъерошенное спросонья небо ворочалось наверху, являя в просвете между крышами то косматую тучу, то случайную улыбку солнечного луча. Я прижимался лбом к оконному стеклу и, позволив взгляду свободно гулять по чужим балконам, думал, что поездка будет не из приятных. Что бы там ни говорила озабоченная благополучием подопечных Карина, мысль о падком на Тронутых подростков профессоре вызывала у меня лишь омерзение. Я представления не имел, как начать разговор и испытывал определенные опасения по поводу его окончания.

Спокойная тишина Восточного простенка мало-помалу наливалась шумом толпы – повозка приближалась к проспекту Надежды. Сверкнул, слепя, солнечный луч, запутавшийся прутьях балконной решетки, и пока я отчаянно моргал, рокот булыжников под колесами сменился ровным шорохом брусчатки. Ресницы быстро справились со слезами, которые тут же сменились мельтешением уличной жизни. Рабочее утро было в самом разгаре, но горожане, торопясь урвать кусочек радости от редкого солнечного дня, находили множество причин для выхода на улицы. Четыре девчонки-ткачихи, оживленно болтая, чересчур внимательно смотрели на просвет совершенно новый кусок тонкого белого сукна. Городовой в коричневом мундире привалился к газетному киоску и блаженно щурился из-под козырька фуражки. Его пальцы, которым в кои-то веки было тепло и сухо, лениво перебирали красные кисти на эфесе сабли. Даже студенты, сгрудившиеся у раскидистого каштана и пускавшие по кругу мутную бутыль, разрывались между страхом разоблачения и желанием в полной мере использовать неожиданный дар природы.

Я еще раз как следует проморгался, прогоняя из глаз остатки светлых пятен, и полистал блокнот. Интересно, почему Молтбафф перестал навещать цирк? В избавление от порока я не верил. В Вимсберге такого не бывает. Если только что-то не изменило жизнь профессора, не перевернуло ее с головы на ноги... Но версия с бегством старика казалась мне сильнее. Кто знает, сколько еще необычных страстей владело его душой? А сколько могло навлечь на его голову такую беду, что пришлось бежать из города? Начни я считать, дорога до Университета изрядно бы укоротилась. Вот только тратить время на бесполезный плач по нравам не хотелось.

Колеса вновь мелко затряслись, запрыгали по булыжникам. Камни для брусчатки были дороги. Некогда Ратуша предоставила гостям города выбор – платить налог на въезд монетой, или же камнями для городских мостовых. Не знаю, рассчитывали ли они на такую прибыль, но дороги от нового закона выиграли куда больше, чем казна.

Через боковые окна я видел лишь заскользившие вдоль повозки стены домов. По моим расчетам мы въехали в один из Гостиничных переулков. Местные кварталы, где строилось большинство приличных городских гостиниц, за две сотни лет пропустили через свои недра несметное количество приезжих богатеев. Но близость Университета сыграла свою роль – уютные скверы и тихие дворики облюбовала юная городская интеллигенция. Полицейское управление уже не первый год собиралось увеличить число городовых в переулках, но всякий раз отступало. Студенты любили пошуметь, но в целом были народом совершенно безобидным.

Разговор с профессором Молтбаффом не клеился задолго до своего начала. В висках возникла и покатилась по черепу боль. Я раздраженно мотнул головой, но тщетно – ни новых мыслей, ни облегчения. Тягучий свист за окном резко превратил мои страдания в настоящую пытку. Какой-то юнец с початой бутылкой вольготно развалился в милой маленькой беседке. Его добрые соловые глаза умиленно щурились на высокородную альвийку с комнатным лисенком на поводке, замысловатая прическа которой как раз проплывала перед окном повозки. И если дама словно и не заметила нахала, то ее зверек разразился таким писклявым и заливистым лаем, что я, не думая о вежливости, с шумом опустил тяжелый кожаный полог. Солнечный день солнечным днем, но я вдруг страшно соскучился по дождливой тишине.

Все звуки мира сжались до глухого стука колес и легкого поскрипывания колымаги. Я закрыл глаза и откинулся на сиденье, усилием воли прогнав мысли о предстоящем разговоре. Хватит. Решу на месте. Успокоенный этой простой по своей сути мыслью, я как-то незаметно задремал.

Нарастающий шум за окном деликатно проник в дремоту и уничтожил ее изнутри. Моргнув, я потянулся к противоположной стене, осторожно приоткрыл полог и снова зажмурился – от бежавшего за окном узора зарябило в глазах. Две слезинки спустя веки согласились открыться, и затейливое переплетение железных кружев превратилось в университетский забор – мы были почти на месте.

Я похлопал по карманам. Блокнот был с собой, кошелек тоже. А вот бесполезный кинжал остался дома, так что если Молтбафф полезет в драку... Хотя с чего бы ему? И к тому же, зачем мне нож в драке с простым преподавателем?

Извозчик получил свою плату и уехал прочь, а я как следует потянулся, расправил затекшие плечи и вдоволь похрустел костями, от чего прохожую старушку аж передернуло. Огляделся.

С закрытием гордских ворот иссяк поток приезжающих и уезжающих одушевленных, и проспект Спасения опустел. Редкие прохожие с закрытыми зонтами наизготовку поглядывали на безоблачное небо и недоверчиво качали головами. На другой стороне, прячась за угол, двое студентов-прогульщиков спешно курили одну на двоих сигарету, жадно затягиваясь и судорожно пихая чинарик в руки товарища.

Я натянул шляпу поглубже и направился к переплетению трех невообразимо искривленных арок. По крайней мере, на первый взгляд казалось, что их именно три. Проходя под невозможным образом изогнувшимися сводами, я на мгновение ощутил себя так, будто заблудился на крохотном пятачке неведомого пространства. Направление вдруг перестало иметь значение, а чувство времени резко притупилось. Но еще один шаг – и ощущение прошло. Университет стоял передо мной во всей красе.

Несмотря на то, что главный корпус был широк, приземист и покрыт гладкими наростами аудиторий, первыми в глаза все-таки бросались четыре высоченные иглы факультетов Стихий. Четыре башни вырастали из основного здания строго по сторонам света. По правде говоря, я не помнил, какая стихия какому направлению соответствовала, но нимало по этому поводу не переживал.

Суета вокруг деталей

Справочные материалы - страшная беда. В них увязаешь :). То есть, если в тексте встречается мелкая деталь, тебе достаточно пары строк из статьи в той же Википедии, чтобы ее описать и пойти дальше, но где-то в глубине души понимаешь - нужно дочитать до конца. Просветиться. Понять. Поставить на полку разума, чтобы потом, если придется вновь описать эту деталь, не пришлось копаться в интернете. Хотелось понять, какой же звук издают колеса повозки, переезжающей с булыжной мостовой на брусчатку. Всего-то. В финале -- даже меньше предложения: "рокот булыжников под колесами сменился ровным шорохом брусчатки". Все, собственно. Но прежде чем в голове появились эти простые "рокот" и "шорох", как-то сами собой прочитались две полноценных справочных статьи о каждом виде мостовой. "Городовой в коричневом мундире привалился к газетному киоску и блаженно щурился из-под козырька фуражки. Его пальцы, которым в кои-то веки было тепло и сухо, лениво перебирали красные кисти на эфесе сабли." Фуражка -- очень милая деталь. А еще про городовых я теперь знаю куда больше, чем нужно для этих двух предложений :). 
Это увлекает, правда. Вот только времени уходит очень и очень много, но жаловаться бессмысленно -- напротив, я рад тому, каким получается текст.
Кстати, еще одна смешная деталь -- вдруг выяснил, что пишу не 33, а 34 главу. Просто по недосмотру номер 32 проставил два раза. 

Ну и немного об Evernote. Она и правда радует и правда удобна, теперь я это окончательно понял. Организовывать справки и откладывать интересности на потом стало куда удобнее. А с некоторыми плагинами программка становится вообще помощницей на все случаи жизни. Вот, к примеру, дополнение "Skitch" для мобильного позволило отдельно, без напрягов, разметить пару важных на данный момент точек на карте Вимсберга и заодно проложить маршрут Брокка до института, с которым проще и нагляднее описывать дорогу и размышления детектива. И все это синхронизируется. Красота.

P.S. А вот с публикацией картинок из него, похоже, проблемы есть...

 

Мысли вслух и мельком.

Взъерошенное спросонья небо ворочалось наверху, являя в просвете между крышами то косматую тучу, то случайную улыбку солнечного луча.

...Поверит ли кто-нибудь, что на это простенькое предложение ушло сорок минут? А "взъерошенное спросонья небо" появилось еще утром, в машине, когда я в пробке посмотрел вверх и увидел... Ну вот, собственно, такое оно и было :)

Эх, тридцать третья глава... Что ты делаешь? Прекрати, а?

Не-ноги

А вот еще, кстати, разговорная сказка. Раз уж сегодня ночью я выдал новый творческий пост и даже добил его мелким рецептом, можно втиснуть сюда еще что-то из старого, чтобы подкрепить ярлык "рассказ" :). Это - вторая из двух записанных разговорных сказок на произвольную тему, придуманных внезапно. Не помню, где ее писал, но, кажется, тоже в телефон.

Не-ноги.

Жил-был один мужик, и было у него две ноги и две не-ноги. Вот пришел он однажды в гости. Сел за стол и не-ноги свои на него положил.

А ему и говорят:

- Мужик! Ты чего это удумал? Ну-ка, убери ноги со стола!

А мужик расстроился и говорит:

- Да ты что? Это ж не-ноги!

- Как это не ноги? А что же тогда?!

- Ну говорю же, не-ноги!

- А что?!

Так они полчаса пререкались, а потом прогнали бедного мужика прочь. Расстроился он совсем, и побрел прочь, куда глаза глядели.

Брел он, брел, и набрел на хулиганов. А те ему бац! Подножку поставили. А он и ухом не повел. Идет себе дальше, да идет

- Эй, мужик, - удивляются хулиганы, ты чего это не падаешь?

- Так вы же, - отвечает мужик грустно, - мне подножку ставите под не-ноги.

- Это как это? - недоумевают хулиганы, - а подо что же?

- Ну говорю же, под не-ноги.

- Да как же это не ноги, когда очень даже ноги?!

- Да не ноги это, а не-ноги! - чуть не плачет мужик.

Ну, тут у хулиганов ум закончился, а сила осталась. И собрались они мужика побить, на всякий случай.

мужик и побежал.

Бежал он, бежал, пока ноги не устали. Тогда забежал он на почту, передохнуть. А директор отделения решил, что это новый почтальон на работу пришел.

- Ну, - говорит, - вот тебе мешок писем, разносит. Да поживее - одна нога здесь, другая там!

- Это я запросто, - отвечает мужик, - вот только ноги устали. Можно я одна не-нога здесь, другая там?

- Да мне, - добродушно отвечает директор, все равно - что ноги, что не ноги, лишь бы письма вовремя доходили.

Взял мужик мешок и побежал. Ноги устанут - не-ногами бежит, не-ноги устанут - на ноги переходит. Директор на него не нарадуется. Сделал его старшим почтальоном, премию выписал и сумку подарил. И все у мужика в жизни наладилось.

Борщ, с пельменями... Как ты любишь!

(я начинал эту запись уже дважды, и оба раза что-то глючило - то клиент "Блоггера", то домашний вай-фай. Но если вы читаете то, что я сейчас пишу, значит, на третий раз все получилось).

Как бы ни был смешон скетч "Камеди клаба" про бабушку провинциального актера, фраза, вынесенная в заголовок этой записи, на самом деле не заслуживает насмешек. Просто потому, что суп (да, не борщ, но все же) с пельменями действительно имеет серьезное право на жизнь.
Впервые мы с супругой попробовали эту странную штуку в кафе "Олд фэшн". Увидев в меню нечто с таким названием, мы здорово повеселились и заказали просто на пробу. Не в силах избавиться от образа Реввы в платочке, мы, хихикая, дождались заказа и вдруг смеяться расхотелось. Я вам таки скажу, что мясной бульон с овощами, в котором плавают мелкие пельмешки, -- очень сытное, крайне вкусное и весьма оригинальное блюдо, отведать которое непременно должен каждый гурман, лишенный снобизма (снобам предлагаю лепить пельмени самостоятельно, на суп их нужно всяко меньше, чем на обычный обед).
Для приготовления блюда понадобится немногое -- мясо, которое следует или очень сильно разварить, чтобы куски не мешали есть пельмени, или вытащить из кастрюли, когда бульон станет достаточно наваристым, и употребить отдельно. Овощи, которые вы обычно кладете в суп (у меня это картошка, морковь, лук, шампиньоны). Причем, что приятно, для супа с пельменями овощей нужно примерно вдвое меньше, чем для обычного, ибо пельмени, все-таки, штука сытная и плотная, так что основную гущу создадут именно они.
Крупы и лапшу класть не надо, а вот покрошить вареное яйцо, думаю, не возбраняется, хотя, честно говоря, сам не пробовал.
Кроме того, очень важно пельмени для каждой порции варить отдельно, непосредственно перед подачей на стол. Держать заранее отваренные пельмени в супе не нужно, так как при хранении они очень быстро превращаются в отвратительную разбухшую массу.
Готовый горячий суп можно заправлять сметаной, а также добавлять в него нарезанные свежие помидоры и давленный чеснок. Вкусно неимоверно.
Кстати, если вдруг вы сварили обычный суп, а через некоторое время обнаружили, что умудрились съесть большую часть гущи (что, собственно, случилось недавно у нас), этот рецепт избавит вас от множества проблем выбора :). Просто сварите десяток пельменей и бросьте в горячий бульон. 

Словесные узелки

Как-то тяжело написалось вступление к 33 главе. Волевым усилием я решил собрать его из двух кусков черновика, которые, вообще-то, предназначались для разных мест в тексте. Так как по сюжету больше подходил второй, а для первого не было места ранее и оно уже вряд ли найдется дальше, но при этом оба мне нравились, пришлось сплавить их воедино. Получилась атмосферная такая зарисовка, приправленная изрядной долей словоблудия. Сдается мне, во время финальной правки, когда симпатии к этому куску поутихнут, я все же смогу избавить его от ненужных завитков. А пока пусть останется для истории здесь:

В ту ночь луна решила отдохнуть и завернулась в толстое одеяло, сотканное ветром из густых грозовых туч. Закрыв единственный глаз, она сладко спала, оставив город мертвенно-синим взорам уличных фонарей. Мерный шорох и перестук тысяч водяных капель оттеснили прочь, задушили остальные звуки, завладев городом до самого утра. Впервые за долгое время Морская столица спокойно спала, и даже молнии далекой грозы не решались ее будить, сверкали робко и наспех, а гром рокотал тихим беззлобным ворчанием большого пса, прикорнувшего там, в укрытом чернильной пеленой океане.

Спал особняк Хидейка. Нервно, чутко – где-то тихонько суетились припозднившиеся слуги, где-то чертил и кроил снявший с меня не меньше сотни мерок портной, тискал краснеющую кухарку усталый повар, – но дрема душно и плотно наваливалась на дом, смежала веки, тянула вниз подбородки. И скоро все стихло, лишь змеились по саду бесшумные тени сторожевых лис.

Спал и я. Оставив в медном корыте грязь, пот и следы засохшей крови, бросив пришедшую в негодность одежду у порога, завернувшись в неимоверно мягкое одеяло и отпихнув раскаленную грелку – спал, да так крепко и вдохновенно, что старые знакомые, – мрачные грезы, – расползались прочь, не в силах меня потревожить.

Остался лишь дождь. Он щедро омыл Вимсберг, растворил смог и грязь, до блеска отмыл мостовые... И ушел прочь на недолгий покой, предоставив город самому себе.

...Мелкими затяжками я заполнял горло едким дымом и смотрел вдаль, бездумно скользя взглядом по застывшим волнам утреннего тумана. Крыши Морской столицы щербатой акульей челюстью уходили к побережью. Прожигая белесое марево, они, одна за другой, выплескивали из труб густой дым разгоравшихся каминов и чадивших спросонья печей. Сизое марево, с которым не всегда справлялся и проливной дождь, не глядя расправилось с нежными хлопьями рассветной дымки и привычно растеклось по улицам.

Просыпаясь, оставшийся без ночи город всеми силами противился подступавшему утру, но тщетно – легкое розовое сияние на горизонте уверенно превращалось в дневной свет. Вскоре оборону держала лишь труба сталеплавильного завода. В отчаянном порыве вернуть ночную тьму, она  изрыгнула клуб черной мглы, но его разодрали в клочья порывы налетевшего с океана ветра.

Я усердно повозил останками сигареты в деревянной пепельнице и, дрожа от холода, вернулся в комнату. Пока я спал, вделанные в стену крючья обросли вешалками, на одной из которых висел неброский, но весьма добротный с виду коричневый костюм, а на второй – отчищенные от грязи мои плащ и шляпа.

Старый добрый плащ, верно служивший мне в горе и в радости, украшала крупная, хотя и удачно подобранная заплата. Я горестно поцокал языком, оценив трагедию – вещь была безнадежно испорчена, но о покупке нового в ближайшее время думать не приходилось. Когда по звонку прибежал слуга, я уже был полностью готов и нетерпеливо вертел в руках шляпу.

...После дискуссии в "Типичном писателе", осваиваю программу "Evernote". Отличная штука, должен сказать, вот только немного достает обилие дополнительных надстроек -- уж если они бесплатные, можно было бы включить их в общий пакет, а по ходу установки предлагать, что поставить. А то выскакивают (пусть и в подходящий момент) какие-то баннерообразные объявления, все время хочется их выбросить, как спам. А программка знатная -- эдакий блокнот для заметок, которые синхронизируются на всех устройствах, где установлен клиент (у меня это теперь компьютер, ноутбук и мобильник). Причем заметки можно делать не только текстовые, но прилагать к ним фото и аудио (вспоминаю, как записывал отдельные идеи на диктофон), делать снимки экрана и сохранять целые сайты (для этого в Chrome, к примеру, можно установить отдельное расширение). В общем, штука явно удобная, будем продолжать знакомство. Загрузил туда сегодня статью про внутреннее убранство викторианского дома, завтра почитаю в маршрутке.

Кис-кис, вдохновение!

Помнится, как-то Аленка предложила мне писать короткие разговорные сказки, а она бы их потом иллюстрировала. Процесс пошёл, все было крайне занимательно. И вот несколько минут назад, копаясь на Гугл-диске на новом телефоне, обнаружил вот этот рассказец из той серии, написанный, помнится, по дороге с работы, стоя и в маршрутке :)

В некоторой республике, на некоторой территории жил-был кот, который не умел мурчать. Ну, то есть, совсем. Но кот от этого не страдал. От этого страдали другие - особенно хозяева кота. Нет, ну серьезно - вот гладишь ты зверька, а ему хоть бы хны. Молчит, только жмурится. А по кошачьему прижмуру попробуй, просеки - хорошо ему, тошно или он стоически терпит, в надежде, что за страдания ему впоследствии кусок "Докторской" обломится. Вот и думали хозяева, что кот у них меланхолик и просто практичная сволочь. А коту было на хозяйские страдания хвост положить. В конце концов, его кормили, поили, гладили. А для общения он и мяукать умел. 

Вот и домяукался - пошел кот на войну. То ли с крысами, то ли с фашистами - теперь и не упомнишь. Но идти пришлось, как ни пытался кот спрятаться, нашли и пригрозили: не пойдешь, мол, придут враги и всю сметану потырят. Взял он, в общем, автомат и пополз, нехотя, в разведку.
В разведке его, кстати, уже ждали. Темные личности в плащах и кинжалах. И с пистолетами для пущей острастки. Дождались они кота, и ну ему в пузо дулом тыкать. "Пойдешь, кричат, с нами!" Кот хвостом крутил, крутил, но деваться некуда - пришлось идти. Короче, привели кота к главному врагу, а тот уже приготовился разведчика допрашивать: разложил, типа, на столе разные ништяки, вроде как пряники, а в углах комнаты расставил врагов чинами помладше. С кнутами. Ждут негодяи кота, а сами потихоньку на пряники зарятся.
Вот кота провели, и давай допрашивать. Говори, мол, сволочь усатая, все, что знаешь. А коту чо говорить-то? Он же и не в курсе, что где делается, его только что в разведчики произвели. Да и вообще - ну что разведчик врагу расскажет, чего враг сам не знает? Он же, разведчик, за ним, врагом, и следит.
В общем, молчит кот, только на кнуты боязливо зырит, да к пряникам присматривается. Враг злится. "Не хочешь говорить? А я тебе кнута." Попробовали кота наказывать, но что какие-то кнуты тому, кого с детства за определенного рода провинности в собственные какашки носом тыкали? Видит враг, что грубой силой кота не взять, давай подмазываться.

- Хочешь, - говорит, колбасы?
Кот, колбасы, конечно, хочет. И даже всем видом это показать пытается. Но только враг колбасу отдавать не торопится.
- я, - кричит, - знаю, что если коту что-то нравится, он мурчать должен! А этот - не мурчит, а этот - молчит! Значит, пакость какую-то замышляет! Уберите колбасу, несите курицу!
Принесли курицу - жирную, выпотрошенную, ощипанную - мечта просто. Кот чуть хвостом не завилял, да вовремя вспомнил, что не собака.  Но враг-то видит, что кот опять не мурчит, и злится пуще прежнего.
- Да.что же это такое, - орет, - и курицу не хочешь?! А ну, несите сюда...
В общем, много там еще чего приносили. Только бесполезно все - молчит кот-разведчик, как партизан. Не мурчит.
Враг аж поседел весь.
- Вот же кадры нынче пошли, - уже не вопит, а только шипит тихонечко, - ничем их не расколешь - ни кнутом, ни кормом для породистых. Да ну их всех, пошли домой.
В общем, враги разочаровались в наших методах ведения войны, развернулись и ушли восвояси. Туда им, во Свояси, и дорога.
А кот что - вернулся домой, положил на все хвост и стал жить-поживать, да требовать пожрать. Аппетит в нем враги, конечно, пробудили изрядный.