Пролог

Вчера очень хотел закончить диалог Карла и Талиты, но сюжет вдруг так завертелся, что внезапно изменилась хронология событий и мне пришлось лезть глубоко в написанное и вносить серьезные коррективы. С мест сорвались аж две главы. Одна (сцена со взрывом салона татуировки) стала частью воспоминаний трактирщика позже, а вторая вообще превратилась в пролог.

Теперь роман начинается так:

ПРОЛОГ,

в котором деньги действуют лучше угроз, а хамство будет обязательно наказано

Хлопнула дверь кареты. С едва слышным шорохом забрался на козлы долговязый кучер, с головы до пят закутанный в серый, неброский плащ, который скрыл от случайных глаз огромные глаза с узкими зрачками.

Тот, кто сидел внутри, подал сигнал, и колеса, лениво заскрипев, завертелись сначала медленно, а потом все быстрее, повинуясь все живее бежавшим лошадям.

– В порт, – нагнувшись к забранному сеткой окошечку, крикнул пассажир и откинулся обратно на сиденье. Огладил заплетенную в косы седую бороду и уставился в окно. Мир снаружи стремительно темнел, и казалось, будто карета несет за собой ночь, укрывая город черным покрывалом. Тьма наполняла Вимсберг жизнью, выводила на его улицы толпы одушевленных, которые лишь в это время суток могли дышать полной грудью. Ночной пассажир любил ночь. Она скрадывала различия, перемешивала живое и неживое в гигантской мясорубке и выкидывала в мир живой, пульсирующий фарш. Ночь была Хаосом, а Хаос был ночью. И он ловил ее дыхание в каждом порыве ветра, что легким сквозняком проникал в салон кареты.

Порт встретил их ярким светом фонарей и рокотом кипящего котла изнанки жизни Морской столицы. Словно узорная рама, множество разнообразных кораблей с одной стороны и скопище мрачных, вразнобой понатыканных зданий с другой обрамляли живой холст, на котором чья-то небрежная рука набросала самую суть бытия. В постоянном движении перемешались одушевленные всех сортов и видов. Чаще всего мелькали матросы с торговых судов, отдыхающие гребцы с галер и бойко матерящиеся техники пароплавов. Тут и там мелькали в поисках добычи обрюзгшие шлюхи с испитыми лицами, старавшиеся зацепить клиента скорее количеством, нежели качеством, а на побережье время от времени словно из ниоткуда возникали оборванцы, давно обжившие дырявые и прогнившие недра заброшенных кораблей. В то время, как первые изо всех сил завлекали фасадами зазевавшихся одушевленных, вторые не упускали случая оторвать кусок побольше от ценностей, сокрытых не слишком глубоко в одежде ротозеев. При должной удаче можно было бы отыскать здесь знатных дам и господ, путешествовавших инкогнито и маскирующихся под простых обывателей. Обычно такой маскарад действовал с точностью до наоборот, и последствия бывали весьма печальными – местные хищники моментально вцеплялись в добычу. Аристократы поумнее или менее равнодушные к комфорту, предпочитли удобную гавань с морским вокзалом, выстроенную тремя километрами севернее по побережью.

И правильно делали – найти удобства здесь, в Вимсбергском торговом порту, было почти также тяжело, как разыскать шхуну Союза вольных алхимиков, неприметно вставшую на якорь среди больших кораблей несколько дней назад.

Старому альву, трясшемуся в крытой темно-синей тканью повозке, было проще – дорогу ему сообщили заранее.

В толпе грязных местных обитателей его ослепительно-белый фрак был чем-то чужеродным, но старик не беспокоился –кипящий котел портовой жизни очень быстро разварит любую диковину в такую кашу, что извлечь из нее хотя бы крупицу информации будет едва ли возможно. Местные обитатели не любили вопросы и нередко отвечали на них чем-нибудь острым в жизненно-важную часть любопытного тела.

Поднявшись по трапу, старик постучал в низенькую дверь тростью светлого дерева с тяжелым шаром-набалдашником. Он знал, что круглое зеркало над входом отражало лишь с одной стороны. С другой было прозрачное стекло, сквозь которое за ним наверняка наблюдали, но никаких звуков и не проникало наружу. Хотя...

– Что тебе нужно, старик? – голос звучал глухо, к тому же говорившего явно мучила одышка.

– Поговорить с Талитой, конечно, – он кротко улыбнулся, от чего густые усы изогнулись лебедиными крыльями.

– Какая безграничная, восхитительная наглость. Да как ты вообще осмеливаешься произносить имя Наставницы после того, что совершил?

– Думаю, то ведомо лишь мне и Наставнице, за которую ты пытаешься думать, слуга. – В голосе старика не было ни капли раздражения. Лишь легкая снисходительность. – Будь добр, прекрати болтать и доложи о моем приходе.

– Уж доложу, не сомневайся, – одышливо прогнусавили из-за двери, что-то зашаркало и стихло, удалившись.

Растолкав тучи, на небо выполз сонный сутулый месяц и принялся ворочаться в клочьях тумана. Привалившись к косяку, альв лениво наблюдал за распрямившимся во весь рост кучером, который сбросил плащ и теперь методично бил по колесам кареты чешуйчатым хвостом, проверяя, не сбились ли обода о выбоины, обильно зиявшие среди неровно подогнанных булыжников мостовой.

Дверь отворилась. Коренастый человек в голубом плаще, который закрывал его до поросших редкими волосами ноздрей, смерил гостя далеким от дружелюбного взглядом и, не говоря ни слова, ткнул пальцем в темный коридор. Альв только того и ждал. Уверенно, словно бывал здесь уже не раз, он быстро зашагал в полумрак и вскоре куда-то свернул. Привратник же высунул голову наружу, подозрительно огляделся, втянул гадкий, пропитанный солью воздух, и резко закрыл дверь, погрузив недра шхуны в полную темноту.

В кают-компании было грязно и сумрачно. Пары керосиновых ламп едва хватило, чтобы в их колеблющемся тусклом свете он смог различить худую альвийку в голубой мантии, небрежно развалившуюся на покосившемся диване.

– Госпожа Талита! – лицо старика просияло, – ты не представляешь, как я рад новой встрече!

– Это не взаимно, Альбинос, – голос женщины оказался под стать ее мантии – тонким и шелестящим. – Не представляю, каким идиотом нужно быть, чтобы явиться сюда после твоих преступлений.

– Я вот никак не пойму, – он будто не слышал, – к чему маскарад с бардаком и полумраком? У вас отоваривается сам Хранитель, а вы прозябаете в нищете? Не с руки почетным ремесленникам...

– Мы не какие-то ремесленники, Альбинос. Мы – рабы Науки. Не лезь не в свое дело и ответь на мой вопрос.

– А как поживают твои братья и сестры? Надеюсь, они в добром здравии, и выглядят не хуже тебя? О Самой, конечно, не говорю. У нее, насколько я помню, всегда имелись некоторые проблемы с весом, – он весело подмигнул.

– Прекрати! – женщина повысила голос, – зачем ты пытаешься меня разозлить, Альбинос?

– Я не альбинос, Талита. И тебе это прекрасно известно. Так что мой словесный понос – лишь ответ на твои нелепые подначки. Но шутки в сторону. Я пришел по делу.

На лице женщины отразилось злобное восхищение.

– Я поражена. Сначала ты подкупаешь портового грузчика, крадешь то, за что должен был заплатить, а теперь предлагаешь сделать вид, будто ничего не было? Ты не боишься, что не сойдешь с корабля?

– Боюсь, еще как боюсь! И особенно сильно, Талита, я боюсь, что между нами возникнет непонимание. Я не виновен в том, что ты пытаешься мне приписать, клянусь честью. Но газеты я читал, так что представляю, что ты решила. Вот почему я дал моему верному слуге Сиаху четкий приказ: если через два оборота я не вернусь в карету, он должен отправить несколько писем указанным адресатам. И прежде, чем ты сделаешь что-нибудь, не подумав, учти две вещи. Первое. Он – ящер, и он у меня на жаловании. А значит, в случае моей смерти обязательно выполнит последнюю волю нанимателя. Твой экипаж справится с ящером, Талита? И второе – одно из писем отправится прямиком в поместье Виссенгам. Три дня назад ты показалась мне самой адекватной из всего вашего безумного сброда. А значит, не так уж ты и двинулась на этом раболепии перед наукой. У тебя ведь бывают собственные мысли, да, Талита? И здесь, в вонючем вимсбергском порту, ты дышишь полнее, чем в лесах вокруг вашего поместья. Признайся, что обделываешь в городе и свои делишки... Впрочем, можешь молчать – я по глазам твоим вижу, что не ошибся.

Женщина на диване, чьи глаза от изумления и злости стали просто огромными, подалась вперед, хватая ртом воздух, словно подцепленная на крючок рыба.

– Я не закончил. – во взгляде альва появился опасный блеск, но голос оставался таким же ровным и даже дружелюбным. – В письме, которое отправится к Файре, написано, честно говоря, откровенное вранье. Все обвинения в твой адрес – плод моего воображения. Поверь, мне настолько все равно, чем ты тут занимаешься, что я не собираюсь бегать по твоему следу и вынюхивать всякую грязь. Но даже если Старшая не поверит – она все равно возьмет тебя на заметку, да так, что ты по нужде не сходишь без присмотра. И ведь когда-нибудь ты ошибешься. Хоть разок. Хоть один ма-аленький прокол. И все. Понимаешь?

– Хватит угроз, старик. Я поняла твою мысль. Так чего же ты хочешь?

– Я? – лицо его вновь приняло доброжелательное выражение, – я лишь хочу, чтобы недостойные двух почтенных людей распри и подозрения остались в стороне, а наше первоначальное соглашение вновь обрело силу. Как думаешь, это возможно?

На сегмент воцарилось молчание. Он не мешал женщине переваривать услышанное.

– Ну ты и жук…

– Так что скажешь? – Из кармана серебряным росчерком в полумраке возник хронометр. Альв бросил нетерпеливый взгляд на стрелки. – Ты подумала?

– То есть, теперь ты готов честно выложить деньги за бочонок «пещерного грома»? Мне, а не портовой крысе?

– А я что сказал? Неужели старость берет свое? Пора заняться дикцией. Что, прости, тебе послышалось в моих словах?

– Не хами, старик. Твои письма еще не отправлены, а ящер может и не выстоять против некоторых… экспериментальных образцов. Мне бы не хотелось применять их здесь, но все во имя Союза... Ты же меня понимаешь. Безопасность – превыше всего.

– Ладно, ладно, без дураков. Что мы, право слово, как дети, – альв построжел, – значит, ты согласна?

– Скорее да, чем нет. Вот только одно «но».

– Так и знал, что осложнений не избежать, – старик довольно комично состроил недовольную гримасу. – И чем ты огорчишь меня на сей раз? Снова задерешь цену?

– Естественно. Теперь ты заплатишь мне по полтора серебряных за сотню граммов пороха.

– А пол-серебряного – не крупноватая ли надбавка?

– Назовем это неустойкой. В конце концов, ты заключил сделку и пропал. И еще – тебе придется оплатить то, что украл твой наймит.

– Жестоко и несправедливо! Я же сказал, я тут ни при чем...

– А это мы назовем страховкой. Зато я поступлю честно – те триста граммов пойдут по старой цене. Одна серебрушка за сотню. Согласен?

– Куда же деваться? Конечно, да, хотя это разорит Двор и меня лично.

– Сообщи мне, когда твои наниматели пойдут просить подаяние. Я с превеликой радостью на это посмотрю.

– Всенепременно. А теперь, если ты не против, пройдем к весам.

– Конечно, если деньги у тебя с собой…

По мерно качавшейся палубе они подошли к неприметному люку на корме. Океан проверял шхуну на прочность, прикидывая, как бы лучше избавиться от плавучих паразитов, резавших его тело веслами и винтами. Нервная рябь прибрежных вод была испещрена пятнами плавучего мусора всевозможных форм, цветов и размеров. Разнообразные отходы жизнедеятельности экипажей островками усеивали мелководье. Вдруг на какое-то мгновение особенно крупная куча недалеко от шхуны пошевелилась не в такт волнам, но этого никто не заметил. Кроме, пожалуй, альва в чистом белом костюме, но тот и ничего не сказал своим спутникам – угрюмой пожилой альвийке и закутанному в голубой плащ человеку.

Дверцы люка отворились без скрипа. Человек что-то тихо проговорил в темноту, и сегмент спустя на палубу поднялись большие металлические весы, а за ними – два бочонка. На боку одного красовалась ярко-желтая этикетка с изображением то ли перевернутой кроны дерева, то ли расколотой молнией горы. Второй был совершенно пуст и безлик.

Ловко манипулируя гирьками, хозяйка шхуны взвесила сначала пустой бочонок, затем полный, произвела в уме нехитрые вычисления и предъявила альву счет. Деланно возмущаясь, старик, откровенно попирая этикет, задрал пиджак, извлек из объемистого кошеля на поясе двадцать полновесных золотых монет и добавил из кармана десяток легковесных медяков.

– Не будет ли твой слуга так любезен помочь мне дотащить эту тяжесть до кареты? Честное слово, в моем возрасте она кажется непомерной.

– Не будет, – Талита злорадно усмехнулась. – Даже за отдельную плату. Мы тратим силы попусту, потому что…

– …Их нет, – плавно закончил нимало не огорченный старик. –Прекрасно вас понимаю. Если работает только голова, рукам силы не видать. Что ж, тогда я сам, не торопясь, по-стариковски...

Повинуясь движению его мысли, огромная волна взмыла над бортом шхуны. Человек в голубом плаще невольно вскрикнул от страха, но женщина, слегка побледнев, только гневно посмотрела на покупателя. Тот пожал плечами. Волна, образовав подобие гигантской клешни, аккуратно подхватила бочонок и вынесла его на берег, обильно посыпав окрестности мусором. Лишь самый внимательный наблюдатель, случись таковой поблизости, уловил бы, как старый альв в белом костюме едва заметно подмигнул крупной куче плавника.

– Пожалуй, мне пора догонять новоприобретенное имущество. Не приведи судьба, еще утащит кто, – он подмигнул разъяренной хозяйке шхуны и смущенному собственной трусостью слуге, развернулся и, щегольски постукивая тростью по палубе, направился к трапу.

Десяток сегментов спустя, когда Талита и человек в голубом плаще скрылись в недрах трюма, ураганный порыв ветра налетел с океана, распахнул дверцы незаметного люка на корме, и, действуя слишком целеустремленно для настоящего порождения стихии, сбил с ног двух охранников, стороживших в темноте имущество Союза Вольных алхимиков. Гораздо позже, очнувшись, они долго недоумевали, как можно так синхронно и эффективно споткнуться. Чего только не бывает в темноте.

Сиах уже загрузил бочонок в экипаж, когда от берега к ним двинулся жуткий горбатый силуэт. Ящер не обратил на нее ни малейшего внимание, зато старик, с удовольствием наблюдавший портовую суету, удостоил подошедшего мимолетным взглядом и, выбросив докуренную едва ли до половины сигару, глубокомысленно заметил: