Мебель бальзаковского образа

Сегодня обновил кусочек с описанием убранства гостинной Хидейка, где Брокк приходит в себя после удара по голове. Момент хорош тем, что в нем есть одно предложение поразительного размера, которым, собственно, оное убранство и описывается. Насколько я знаю, такими описаниями грешил Онорэ де Бальзак, и, помнится, когда я писал соответствующую главу, мне как раз про эту его привычку и рассказали. Я и решил подшутить над читателем... После некоторых чисто стилистических правок готов этот фрагмент продемонстрировать:

– Ну что ж, задавайте ваши вопросы, – милостиво разрешил Хидейк.

Я покрутил головой. Вокруг меня густо цвела дизайнерская мысль, заполняя интерьер столь обильно, что многострадальная голова вновь заныла, пытаясь вместить это многообразие. Впрочем, эти отголоски былых страданий совершенно не мешали думать и воспринимать действительность. Спина покоилась на мягком диване, под головой была подушка, а от ступней до пояса кто-то прикрыл меня теплым клетчатым пледом. Зацепившись за этот островок вкуса и уюта, я попытался связать его с остальным убранством  широченной комнаты с непомерно высоким потолком, но тщетно – он продолжал казаться порождением воспаленной фантазии спятившего мастера по убранству. Все цвело золотом и пурпуром: тяжелые шторы толстого сукна (последний писк миррионской моды), пузатые и кривоногие кресла, рамы нескольких картин (подозреваю, что при случае в любую из них можно было бы вставить мою съемную квартирку, но не наоборот), массивная неподвижная люстра с едва заметной трубкой газопровода (основание каждой лампы, конечно же, перехватывало широкое темно-желтое кольцо), двери (которых я из своего неудобного положения насчитал не менее трех), книжные шкафы (длина которых поражала уже сама по себе, а количество книг на полках вызвало бы конвульсии у любого библиофила), столики темного дерева (кроме золотого тиснения и красной бархатной обивки украшенные еще и затейливой резьбой) и их большой брат посреди комнаты (предназначенный, очевидно, для трапез). Даже пластинки паркета, казалось, были окантованы чем-то золотисто-красным, но всмотреться пристальнее не получалось, да и не хотелось. Диван, на котором лежал я, стоял у стены. Рядом, на крохотных стульчиках, чуждых в своей простоте, примостились двое – мой клиент и незнакомый половинчик с покрытым древними шрамами, но заботливым и участливым лицом. Синий пиджак и уставленная инвентарем блестящая тележка выдавали в нем доктора раньше, чем стойкий запах медикаментов.